— Пойдем пешком?

Он кивнул.

Пришедший на смену утру осенний день был так же спокоен и прекрасен. Малдер с наслаждением вдыхал и вдыхал прохладный воздух, тот особенный запах листвяной свежей сырости, изредка обмениваясь с Даной полуулыбками. Каждый думал о своем.

Городок жил сам по себе. Встречные прохожие приветливо улыбались, но скорее не агентам, а погожему дню, их не так много в октябре. Солнечные зайчики прыгали на стенах домов и асфальте дороги, солнце отражалось в стеклах проезжающих автомобилей. Куда-то текли лужи цвета расплавленного серебра.

Вашингтон-авеню была небольшой тихой улочкой с громким названием. Расположенная параллельно центральной Либерти-авеню она служила пристанищем многочисленных крошечных семейных фирм, магазинчиков, гаражных мастерских. Здесь же проходила граница городского парка. В конце улицы, играли дети, вернувшиеся из школы.

— Только одно условие: головы не отрывать, ничего смертельного не делать!— донесся до Малдера задорный детский крик.

Агенты улыбнулись, переглянувшись. Дети пошептались о чем-то, поспорили, а потом бросились врассыпную от мальчугана, который изо всех сил старался нагнать то одного то другого малыша.

Все еще улыбаясь, Скалли невольно сглотнула подступивший к горлу комок, крепко сжав губы. Никогда у нее не будет детей, никогда она не сможет прижать к груди родное маленькое тельце, не проводит малыша в школу, не будет любоваться его играми, никогда ее дети не повзрослеют. Ее дочь, судьба которой была определена еще до зачатья, рожденная в результате страшных опытов против ее воли, умерла. Дану лишили самого главного, ради чего каждая женщина, в конце концов, приходит в мир, возможности быть матерью, родить ребенка и воспитать человека. Так долго копившаяся в ее сердце и так тщательно скрываемая от остального мира любовь теперь жжет сердце, разрывая грудь, обнажая бездну одиночества, холодного и темного. Сталкиваясь с ним, неизменно испытывая тоску, сосущую пустоту, Дана чаще всего спешила убедить себя, что все должно быть так, как есть, и незачем терзать себя верой в несбыточное, но порой, как сейчас, ей вовсе не хотелось заглушать боль голосом рассудка. Скалли очнулась от грустных мыслей, когда напарник сжал ее руку, пристально заглядывая в глаза. Она качнула головой: все в порядке.

— Фокс!

Малдер вздрогнул и обернулся. Скалли тоже остановилась, удивленная.

— Фокс! Куда ты запропастился?! Сейчас же ступай в гараж. Отец зовет. Влетит тебе на орехи!— кричала женщина, стоя на крыльце краснокирпичного домика, прикрыв ладонью глаза от бьющего прямо в лицо солнца.