Да, она беспокоилась. Как можно было не делать этого, когда любое изменение родных черт воспринималось с странным, смешанным, щемяще тёплым чувством жалости?.. На всё ещё бледных, но не избавившихся от въевшегося загара щеках проступал слабый румянец, ближе к уголкам скул… Фокс не повернулся к ней, даже не двинулся – тоже уснул? От-ды-ха-ет, как сказал врач? Возможно… они же так намучались, её саму ноги не держали пару часов назад, а что же тогда говорить о нём… Широкая грудь медленно поднималась и опадала под голубой больничной рубашкой, с трудом пропуская хриплое, едва слышное дыхание ( Его могло и не быть… представляешь, его могло и не быть?!). Дана чутко прислушалась к тихому звуку, автоматически исключая все остальные и думая, какое значение эти мелкие детали приняли… Он очень осунулся, похудел. Боль отступила, давая ему короткие мгновения забвенья – такого, как это… и было бы просто преступлением – нарушать его. Тем более, что Дана к нему вовсе и не стремилась… Ей было достаточно знать. Знать и верить… Сердце просило, умоляло о его голосе, о мягком соприкосновении рук – но Дана опять закрыла призыв в самый дальний уголок души и переглотнула. Она даже не знала, как можно определить своё состояние. Словно волны накатывали на неё, стеной солёных брызг скрывая реальный мир и приподнимая завесу над другим, необычным миром… Она будто опять стояла у истоков неизвестности, на пляже – солнце ушло за облака, а у её ног, под пеной прибоя, скрывалась загадка – и Дана интуитивно догадывалась, тоже не только для неё. Артефакт и не мог бы сравниться по масштабу и значению с тайной, спрятанной в душах – жизнь и смерть, чувства и бури эмоций, бушевавшие сейчас за озёрами зелёных зрачков… Дана подчас не могла справиться с этим вихрем, её лицо лучше, чем что-либо, говорило об этом – но в палате не было никого, кто бы мог это понять – никого, кроме человека, который и так читал её мысли – без помощи далёких цивилизаций… демонстрировать их она не умела, всё так наложилось на разум в этот момент… она стояла, будто в оцепенении, и переживала всё заново, для знаний… Новое её открытие они могли сделать только вдвоём, соединив руки и уйдя к кромке прибоя – им о стольком надо было поговорить… Но реальность так чудно сплелась с мистическим, что Дана предпочитала предоставить всё течению событий, судьбе – пусть он сам сделает выбор, как только очнётся. Пусть этот усталый, измождённый и больной с виду человек вновь обретёт свои силы, сможет противостоять этим бурям – а потом можно будет решать…

Она наконец тронулась с места, тихо, почти неслышно подошла к постели, неуловимым движением руки поправила серое шерстяное одеяло и взглянула на мужчину. Ситуация была знакомой – в этом не было сомнений, но всё же и в этом миге был нечто своё, волшебное, непередаваемое – за дни, проведённые в больнице, Дана поняла, что каждая крупинка времени сама по себе диффирентна – в эту секунду всё потеряно, а в следующую – суть возрождается, как истина из пепла… И сейчас, всматриваясь в знакомое, будто притихшее лицо, и не совсем отдавая себе отчёт в своих действиях, она совершенно неожиданно подумала.